Лев Лурье: Это вот знаменитый ленинградский рок-клуб, нынешний театр «Зазеркалье». И с этой сцены в свое время Борис Гребенщиков пел: «Где та молодая шпана, что сотрет нас с лица земли». Он имел в виду следующее за классиками русского рока поколение рок-музыкантов.
Голос за кадром: Классический русский рок выполнил двойную миссию. Благодаря ему поколение 70-х обрело свой голос. Рок-н-ролльщики адаптировали к русским условиям актуальную западную музыку. Но на рубеже 90-х ветераны рока уже не могут ответить на вызов времени. Рок-поэзия перестала быть актуальной, а рок-музыка все больше отстает от последних западных течений.
Всеволод Гаккель: Феномен русского рока, как нечто перегруженное сверхзадачей, то есть русский рок и отдельные представители стали хмурить брови, он стал дедактичным.
Евгений Федоров: Это было ощущение как от лопнувшего нарыва, то есть который копился все эти годы, такая чисто медицинская, видимо, эмоция, что вот облегчение от того, что, наконец-то, можно все, и как любой нарыв, он прорвался — и все, это очень быстро закончилось, вместе с эйфорией. И возник абсолютный музыкальный вакуум.
Голос за кадром: На рубеже 80−90-х годов музыканты могли играть только в концертных залах или на ресторанной эстраде. Концертных залов новому поколению никто не давал, а выступать в ресторанах им было просто противно. Оставалась одна дорога — назад в андеграунд.
Лев Лурье: Начало 90-х — бурное время, между защитой Белого дома и расстрелом Белого дома. Никаких клубов, мусор, бандиты, Юра Шатунов из магнитофонов. Единственное место, где могут играть музыканты — вот эта, так называемая, «теплая труба» под Невским, переход к станции метро Невский Проспект. Там есть еще «холодная труба», там похуже. Вот здесь вот и играли молодые музыканты начала 90-х. Никаких клубов, никаких концертных площадок, никакой надежды выпустить собственный альбом.
Евгений Федоров: Это было жесткое время, время очень голодное, время малиновых пиджаков и прочих, и естественно, молодежная реакция, реакция просто нормальных людей, носила и такие формы в частности — некоторые убегали на запад, другие уходили на восток — внутрь и куда-то туда, а городская урбанистическая молодежь как-то так себя проявляла, естественно, это было связано с социальными событиями.
Михаил Горшенев: Люди из этого круга как-то и не пытались зарабатывать деньги, и понятия о карьере не было никакого. Грубо говоря, как это называют, жить одним днем, или no future for you (смеется). Нет, каждый, конечно, верил в свое будущее.
Всеволод Гаккель: Естественно, я осознавал, что в этом городе живет уже новое поколение молодых людей, которые уже родились в эпоху пост-канонического рок-клуба. И когда случайно я натолкнулся на помещение василеостровского молодежного центра, и Саша Кострикин, председатель этого центра, любезно предоставил возможность нам провести несколько концертов, я сделал ставку на этих молодых людей, которые бы не были под влиянием русского рока, категорически.
Голос за кадром: Всеволод Гаккель предлагает Александру Кострикину создать при молодежном центре музыкальный клуб, и Кострикин неожиданно соглашается.
Александр Кострикин: Моя позиция здесь такая: кто раньше начнет, тот и молодец. И он решил начать прямо на голом месте, практически без аппаратуры.
Всеволод Гаккель: Помещение нам дали даром. то есть мы договорились с Сашей Кострикиным, что мы будем платить только за электричество и убирать помещение после каждого концерта.
Лев Лурье: Это довольно глухая часть Васильевского острова, угол Малого проспекта и 16-ой линии. Эскалаторный завод, какие-то индустриальные объекты, ближайший, как шутят старожилы, культурный центр — смоленское кладбище. Именно вот здесь, в этом угловом доме помещался молодежный центр василеостровского райкома комсомола, он занимал первые два этажа, а над ним находилось общежитие милиции. И вот этот самый молодежный центр летом 1991 года предложил Всеволоду Гаккелю создать на базе центра альтернативный музыкальный клуб. Так появился с легкой руки Гаккеля клуб «Тамтам».
Голос за кадром: Благая весть о «тамтаме» распространяется по пятимиллионному мегаполису. Неприкаянные музыканты со своими новыми идеями стекаются на Малый проспект Васильевского острова, 49.
Сергей Ефременко: Улог Малого и 15-ой линии тогда был молочный магазин, где сторожем работал мой дружочек один. И мы, собственно, там сидели и на гитарках играли. Вдруг у него появился сменщик, некий Вася, по прозвищу «Безумный», который сказал, что «Чуваки, на соседнем углу буквально клуб, и я там тоже устроился сторожем. Давайте мы устроим вам как бы концерт».
Илья Черт: «Тамтам» был именно такой космопорт, то есть это место было реально заполнено инопланетными людьми, причем совершенной разными, у каждого со своими тараканами, со своими идеями, радикально отличающимися друг от друга. И при этом существовала такая атмосфера общности, дружбы, общения, ты всегда мог с кем-то пообщаться.
Всеволод Гаккель: Это был вход, не было никаких гардеробов, люди зимой и летом шли прямо наверх. Здесь у нас был контроль. очень бойкое место, потому что много народу пыталось сюда просочиться, и не всем это удавалось. На месте этого бара у нас исторически был, можно сказать, тоже бар, тут стояло два стола, на которых мы продавали пиво пиратским образом. То есть это была чисто пиратская нелегальная деятельность, мы покупали пиво и продавали с небольшой наценкой.
Голос за кадром: Информация о концертах передается из уст в уста. достаточно десятку продвинутых молодых людей узнать о концерте, как начинается цепная реакция: со всех концов города в далекий угол Васильевского острова устремляются панки, рокабильщики, любители гранджа и страшные металлисты.
Сергей Ефременко: там были все ребята, и в основном с упором на некую стилизацию. Сева проводил рокабилли вечеринки, приходили рокабилли, играли рокабилли, все ковбои плясали; реггей-пати — какие-то там джамайские люди и все такое. А в основном это, конечно, был хардкор. Три дня концертов, девять групп — три группы в день. И из них восемь играют хардкор.
Андрей Князев: Разделение было всегда. Был «панковский» день — это, значит, «Король и шут», «Вибратор», «Химера». Были «металлические» дни, была какая-то нейтральная музыка, например, «Сплин» выступал, еще что-то. Конечно же публика там делилась.
Евгений Федоров: Порядок групп — как договаривались между собой. «Вы играете в Тамтаме, давайте мы с вами». Мы с «Колыбелью» часто играли. Как правило, это друзья с друзьями играли.
Михаил Горшенев: Появилась новая, что ли, кухня. Я знаю, что у старых рокеров была такая тема — сидеть на кухне и. на этом Ленинградский рок-клуб — это и есть его основная платформа. «Тамтам» — это, можно сказать, что-то своего рода похожее.
Голос за кадром: Всеволод Гаккель исповедует полную свободу самовыражения, его не интересуют ни музыкальные стили, ни внешний вид, ни социальное происхождение музыкантов. Главное — энергетика, исходящая от группы.
Илья Черт: Я попадал на какие-то концерты, где люди вообще сидели на полу, звучала музыка направления скорее хиппи, фолк постоянно играл какой-то. Мне кажется, что главной политикой клуба было именно оригинальность коллектива.
Ксения Ермакова: Вот, предположим, у меня в конце большая инструментальная часть, я ухожу уже со сцены в зал, чтобы посмотреть со стороны, как это все смотрится — и выходит человек и начинает играть на гармошке, помню такой момент.
Голос за кадром: Участники клуба напоминают героев книги «Как закалялась сталь», будто во времена военного коммунизма, здесь нет денежных отношений, все делается на голом энтузиазме.
Олег Гитаркин: Нам платили ящик пива, по-моему. Еще я помню, какое-то время бутылки даже принимали в «Тамтаме» и можно было даже сдавать бутылки и тут же покупать новую.
Андрей Князев: Однажды, за то, что у нас был хороший концерт, и мы нормально собрали людей, Сева Гаккель даже раздобрел и выставил нам еще второй ящик пива — это считалось круто. Я так понимаю, что каждый, кому выкатывали второй ящик пива, думал: «О, все, мы тут фавориты».
Голос за кадром: Работу клуба обеспечивает команда из примерно 15 человек. Елена Гудкова и Мария Стеблина-Каменская убирают зал, распространяют билеты, готовят еду. Ремонт и художественное оформление — работа Алексея Михеева. Постоянный звукорежиссер — Андрей Алягрицкий. На входе существует фейс-контроль, который с удовольствием проводят сами исполнители — Эдуард «Рэдт» Старков из «Химеры» и музыканты группы The Пауки. Время на дворе агрессивная, и публика приходит порой совершенно безбашенная.
Александр Кострикин: Драки были реальные совершенно, были драки со скинхэдами, которые приходили просто ради того, чтобы подраться, а, знаете, манера у них такая — просачиваются по одному, а потом неожиданно в каком-нибудь дальнем углу устраивают заводку, начинают кого-то метелить, и тут трудно разобраться, кто кого бьет, где что, и потом они разбегаются в неизвестном направлении.
Михаил Горшенев: Если с ирокезом, то ты панк, а если ты лысый панк — ты скинхэд, и были даже реальные войны, с ирокезами на лысых, лысые на ирокезов — у кого какая банда.
Сергей Ефременко: Дерутся-то обычно бухие, эти, которые в наркотиках, раз-раз — и в ночь пошли, кормить наряды милицейские, а бухие ребята подерутся-подерутся и успокоятся. Ну как без драк? И бандиты приходили какие-то, пробили голову, я помню, одному отличному парню, Кубику. Потом мы вышли с ними разбираться, а у них пистолеты. Как-то некорректно получилось.
Голос за кадром: Клуб — место публичное, сюда может зайти каждый — от «нового русского» до старого рокера.
Александр Кострикин: Пару раз Гребенщиков туда заходил, но после того, как ему одна милая девушка с философского факультета вылила какую-то жидкость за шиворот, он очень обиделся и с тех пор перестал приходить.
Сергей Ефременко: Это было единственное место, все туда валили, всем бвыло просто интересно посмотреть, что это такое. Дамочки приходили с пацанами конкретными — постоят-постоят минут пять — у-у-у.
Голос за кадром: Основная публика «Тамтама» — старшеклассники и студенты, контингент непослушный по определению, их гонишь в дверь — они лезут в окно.
Илья Черт: Крыша со двора, на которую надо было по трубе залезть, и через окно, собственно, попадал в клуб. Ну кто-то знал про это и люди из клуба страховали. Сева, конечно, об этом никогда не знал. Некоторые промахивались окном и попадали в ментовское общежитие, которое было абсолютно рядом, что было вдвойне смешно.
Голос за кадром: Начало 90-х — время, когда воистину, «мама — анархия, папа — стакан портвейна». Правоохранительные органы, подчас, трудно отличить от бандитов, запущенный грязный город, на улицах страшно — эта атмосфера не могла не проникнуть в такой радикальный клуб, как «Тамтам». Всеволод Гаккель пытается навести хоть какой-то порядок, для групп, провоцирующих хаос, он объявляет каникулы, то есть запрещает на некоторое время выступать.
Андрей Князев: «Горшок» все время там «висел», он приходил туда просто потусоваться, просто побухать, окучивал постоянно там Севу, Сева его не любил, нас выгоняли за беспредел, нам не разрешали там выступать. Но все равно получалось так, что рано или поздно Сева давал добро на наш концерт, после этого опять на нас злился, опять нам месяц-два не разрешал, а потом опять.
Всеволод Гаккель: Та агрессия не была агрессией, это была защитная реакция, от того, что они живут в несовершенном, неустроенном мире, где у для них нет места.
Андрей Князев: Просто несолидно было выступать трезвым, просто некрасиво. Кто-то считает, что пьяный артист — это не артист, что не должен пить артист, а в «тамтаме» было наоборот, в нашей среде было принято нажираться и выступать.
Голос за кадром: В лихое время по стране расползается героин из Средней Азии, наркотики продают по демпинговым ценам прямо в ВУЗах и средних школах. Захлестнувшая город наркоэпидемия становится для «Тамтама» серьезной проблемой.
Илья Черт: Ситуация была, что кислота стоила в 3 раза дешевле бутылки водки, какой смысл было пить алкоголь? Или даже не в три раза, а в шесть!
Андрей Князев: Можно было зайти в туалет и увидеть все это дело, просто спокойно люди торчали, вмазывались, там много кто вообще до наших дней-то не дожил.
Сергей Ефременко: Но это никогда не было точкой для сбыта дерьма населению, раз. А во-вторых, было некое культурное начало, в связи с тем, что там был Сева, который формулировал эти моменты.
Михаил Горшенев: Сева Гаккель с этим боролся. Даже внутри «Тамтама» было что-то типа своего КГБ, которое не за теми, кто употребляет, а за теми, кто все это вносит в массы и начинает заниматься торговлей. Эти люди преследовались по закону: Сева их убивал (смеется).
Всеволод Гаккель: Не мог их предать, то есть получилось так, что я для них это сделал, я видел, что они таковые, я не Макаренко, я не могу из ничему научить, кроме своего собственного примера, которым я так или иначе являлся.
Александр Кострикин: Причем многие эти наркоманы, как я понимаю, в зал вообще даже не заходили, а шли сразу в туалет, где и вкалывались, и на самом деле, это была страшная проблема на тот момент. И честно скажу, ни я, ни Сева не знали, что с этим делать. И мы тогда сделали очень большую глупость, я считаю, до сих пор эту глупость не я могу себе простить, но с другой стороны, на таких вещах и учишься: мы обратились за помощью к правоохранительным органам.
Голос за кадром: правоохранительный органы в начале 90-х не умеют, а, может, и не хотят бороться с оптовыми распространителями смертоносного зелья, гораздо проще послать в молодежный клуб отряд ОМОНа и отчитаться о проведенном мероприятии.
Сергей Ефременко: В конце деятельности клуба из трех дней два дня облавы с настоящими мордобоями, когда крупные мужчины с усами в масках врываются, прикладами бьют в зубы, ногами в живот, всех лицом в дерьмо.
Ксения Ермакова: Я стою на сцене, с закрытыми глазами, музыка, варюсь во всем происходящем, открываю глаза, потому что слышу, что затихают инструменты, вижу людей в форме, милиция, и они ищут. Я еще не очень понимаю, что происходит, говорю: «Вы посмотрите в барабане», человек в форме наклоняется и в бочке начинает искать. Я спускаюсь вниз, там ступеньки, три, коридор, стоит Сева и человек в форме. Сева, одухотворенный музыкой пытается ему что-то объяснить, а он, ограниченный такой, совершенно ничего не понимает. Говорит, ну когда Растропович играет, вы же не вламываетесь на сцену. Потом, естественно, концерт был продолжен, никто ничего не нашел.
Андрей Князев: ни одного концерта для меня не заканчивалось иначе, чем оказаться в ментовке. Каждый раз — и там, в аквариуме. Причем, иногда даже ни за что.
Лев Лурье: Клуб «Тамтам» напоминал сквот: жили здесь неизвестно какие люди, с этой недвижимости не получали прибыль, это была такая нонпрофитная организация. В 91, даже в 93 году, такие могли существовать.
Всеволод Гаккель: Каждый вечер после окончания концерта у нас здесь был большой длинный стол и мы чай пили всегда, это было непременным атрибутом нашей деятельности, готовили еду для всех страждущих, то есть включая нашу команду, человек 10−15, собственно, людей, занятых в организации концерта и всех тех людей, которые к этому времени остались после репетиции, либо кто-то уже раньше приходил на свои концерты, это было человек 25 иногда. Мы все усаживались за один большой стол и совершали трапезу.
Евгений Федоров: Там было место, отдельная комнатка такая, где были устроены такие. на манер паровозного купе либо тюремной камеры, не хочу сравнивать с этим. где можно было остаться на ночь, и многие там жили, вот наш Андрюха там просто практически жил в соседней комнате, где аппарат стоял.
Сергей Ефременко: Там жили прекрасные люди, такие как Эдик, церство ему небесное, Дима Желонкин, Кирилл Ипатов, там жил известный ныне перкуссионист. да и масса кто еще. Народ приезжал и уезжал, какие-то иностранные товарищи приезжали, там же жили, спали, кушали, потом уезжали.
Голос за кадром: Россия в начале 90-х — еще остро модная страна. Молодых иностранцев в Ленинграде — море, особенно «Тамтам» полюбили немцы. Клуб организовывает «Дни альтернативной культуры» в Гамбурге, в обмен на Васильевский остров приезжают берлинские группы.
Илья Черт: Известнейшие люди приезжали в «Тамтам» для того, чтобы просто навестить это место, как сейчас любой рок-музыкант, будучи в Америке, пытался навестить клуб CBGB. Я считаю, что «Тамтам» — это был российский CBGB, такого второго клуба, собственно и не было, и нет.
Лев Лурье: К середине 90-х жилую собственность, квадратные метры начали активно делить. И появились претенденты, серьезные претенденты, которые предъявили некие права. Общественность и молодежь взбунтовалась, пикетировали Смольный, писали статьи в газетах, но сила солому ломит, и это помещение, пройдя через ряд продаж, стало театром сатиры и рестораном. Ну, а создатели «Тамтама» не очень скорбили. Сева Гаккель считает, что 96-ой год — это то время, когда идея пережила себя, уже можно было закрываться, потому что вместо одного, первого альтернативного клуба «Тамтам», образовалось множество клубов альтернативной музыки. Свою историческую задачу клуб выполнил.
Всеволод Гаккель: Клуб закрылся быстро, как умирает все живое. Просто он закрылся мгновенно — раз и все — и его нет. Молодые люди пытались какие-то телодвижения свершить, какой-то сбор подписей, и прочее, и прочее, чуть ли не какое-то пикетирование… С моей точки зрения это была стрельба по воробьям, и с моей точки зрения, мы выполнили ту функцию, которую мы на себя брали.
Евгений Федоров: Я думаю, что этот клуб прожил ровно столько, сколько он должен был прожить. То есть такого, чтобы его насильственно закрыли, а мы шли бы с демонстрациями — такого не было. Просто это было неприятно, когда давление происходило.
Всеволод Гаккель: С моей точки зрения, андеграунд — это то, что существует независимо от системы, в которой он образовался. Для меня нет никакой разницы между развитым капитализмом и бездушным коммунизмом. Андеграунд — это то, что возникает, повинуясь своему закону и это просто дело выбора молодых людей.
Александр Кострикин: Я могу сказать, что я встречаю довольно большое количество молодых людей, я преподаю, у меня студенты есть, которые никогда не были в Молодежном центре, никогда не были в «Тамтаме», но они помнят о том, что это было, для них это некая легенда. То есть сейчас «Тамтам» стал определенной мифологемой, стал определенным мифом того времени, причем, насколько я понимаю, этот миф оброс определенным количеством легенд, о том, кто там играл на самом деле, кто там не играл, о том, кто там бывал, а кто там не бывал.
Андрей Князев: «Поколение Тамтама» — это где-то в чем-то прошедшие через какой-то опыт, который нигде больше получить было невозможно.
Илья Черт: Это такая прививка на всю жизнь, тамтамовская прививка, когда ты все равно делаешь все для собственной радости, для собственного счастья, и понимаешь, что это самое главное. Ни для того, чтобы кому-то понравиться, а для того, чтобы понравиться самому себе. то есть делать что-то, что приносит тебе радость, потому что это самое главное, это заставляет тебя с радостью смотреть в завтра, в будущее, и оно, собственно, у тебя есть поэтому.
Лев Лурье: Это Дворец спорта «Юбилейный», третья по вместимости концертная площадка города после Ледового дворца и СКК на Московском проспекте. Вот если группа собирает здесь зал, 10−13 тысяч человек, то это значит, что она пользуется всероссийской известностью. Среди таких групп — «Пилот» и «король и шут», вышли из стен «Тамтама». «Тамтам» сделал то, что он должен был сделать в начале 90-х — воспитал абсолютно новое поколение петербургского, ленинградского рока, теперь этим занимаются новые альтернативные клубы.
В 2016 году Илья Зинин оцифровал и выложил еще один фильм:
✋
Понравился пост? Больше — в почте и телеграме
Веду мейл-рассылку, присылаю письма с идеями и эссе. Подписывайтесь →
Веду телеграм-канал об обучении детей и взрослых. Подписывайтесь →